По традиции, 25 августа считается днем расстрела Николая Степановича Гумилева – одного из самых блестящих поэтов Серебряного века русской поэзии.
Он прожил всего 35 лет- в наше время его считали бы вполне себе «молодым», и ничуть не старым. А вот в свое, «то» время, он уже молодым не был – был самый расцвет жизненных и творческих сил.
Задатки поэта, причем поэта именно талантливого, в нем проявились весьма рано, еще в Царскосельской гимназии. В гимназии он учился, увы, плохо, говоря откровеннее – еле тянул программу. Причиной тому было, во первых, отсутствие интереса, слабая способность к самоорганизации, и наверное, все-таки отсутствие сколь-нибудь серьезных способностей к большинству предметов. Но на его счастье, директором гимназии был поэт, добрейший Анненский, который неизменно покрывал все ученические недостатки Гумилева. И он был прав: поэтические способности мальчика были таковы, что на все остальные промахи правильнее было бы закрывать глаза.
Вообще Гумилеву в целом везло на знакомства, и на его поэтическом пути попадались главным образом благосклонные к нему люди; ранняя поддержка молодого поэта Брюсовым многого стоила. Сам поэт тоже был весьма бесконфликтным человеком, и сам себе врагов не сотворял. Для того, что бы довести поэта до дуэли, Максимилиану Волошину пришлось здорово поработать, а размолвка с Блоком началась совсем не по его вине, да и носила характер кратковременный, и была не личностного, а принципиального характера.
Николай Степанович, начав творчество как символист, стал основателем акмеизма – особого направления в поэзии, творческим развитием уже сложившейся поэтической традиции. Красивые, элегантные, зачастую экзотические образы и персонажи, чувства и явления присутствуют почти во всех его стихах. До конца своей жизни он сохранил свежесть восприятия мира, и настоящий, свой душевный , а не физический возраст считал детским.
Ребяческая, или даже подростковая тяга к опасности, стремление к щекочущим нервы поступкам, и желанием участвовать в опасных событиях стало рефреном жизни поэта. В мирное он искренне завидовал тем вымышленным и реальным героям, которые могли проявить себя в подобных, граничащих со смертью, ситуациях, этим во многом объяснялась его две поездки в Африку. Там он искал экзотику именно в неизведанных, страшных походах по диким и полудиким краям, при которых обязательным спутников должна быть винтовка.
Когда началась Первая мировая война, то поэт добровольно, имея белый билет(!) – гарантию от призыва, явился к своему воинскому начальнику, и убедил(!) того, что его необходимо зачислить в армию, и именно в боевые, а не тыловые части ! Так он стал уланом, и провоевал до 1917 года. Воевал он без всяких хитростей, не старался устроиться на штабные безопасные должности, а именно что ходил в атаки, разведки, участвовал в прикрытии отходящих частей… своей службой он заслужил не один Георгиевский крест, и судьба его хранила: ни одного ранения! Это тем более поразительно, что он воевал именно что в составе кавалерийских частей ! А в госпиталь попадал только по причинам… простуды.
Его начальство и сослуживцы быстро оценили его как превосходного человека; Гумилев никогда не бравировал своим талантом и авторитетом, показал себя замечательным товарищем. Он не перед кем не заносился, но и не перед кем не пресмыкался. Но вот дальше прапорщика, он увы, подняться не смог: для того, что бы подняться на более высокие ступеньки офицерской карьерной лестницы, требовалось подучиться, а вот с этим, он при своей нерасположенности к организованности жизни, совладать не удалось.
Работал он немало, творческий путь его был очень небедным; как прозаик он себя не проявил, за исключением, пожалуй, «Записок кавалериста».
Личная жизнь его сложилась очень несчастливо. Его первая сильная любовь – Анна Ахматова принесла ему много боли что до женитьбы, что позже; похоже, что сама она Гумилева не любила, или, лучше сказать, любила изредка и несильно, а чаще была равнодушна, или враждебна мужу. Вторая его жена, Анна Энгельгардт, прожила с ним совсем немного, последние его два года жизни, которые и сам поэт проводил в воистину экстремальных условиях «военного коммунизма», так что сказать что-либо о взаимных проявлениях характера в супружеской жизни сложно, ничего яркого не случилось.
События Октябрьской революции застали его во Франции, где он был по делам Военного министерства; несмотря на то, что поэт прекрасно представлял ситуацию в большевистском Петрограде, он вернулся на Родину. Предпосылок остаться в безопасной и куда как более сытой Европе было множество, но Гумилев ими не воспользовался. В боевых действиях Гражданской войны он не учувствовал , не выразив желания служить ни в Белых армиях, ни в Красной армии. Такого рода кровопролитие он не воспринял как достойное занятие для человека с его чувством чести.
В Петрограде же он занимался тем, к чему лежала его душа – сочинял стихи, и издавал сборники. Жизнь была очень тяжелой, и поэт, и его семья голодали и терпели лишения, но жаловаться на эту сторону жизни было выше его достоинства.
В эти годы он очень увлекся своей теорией о первостепенной важности « поэтической техники» для поэзии, когда предполагалось, что овладеть техникой стихосложения можно примерно так же, как и техническим ремеслом, из предпосылок к поэтическому творчество необходима лишь любовь к слову, а всего остального можно достичь развиваемыми навыками.
На этой почве у него и случилась размолвка с Блоком. Александр Александрович до этого момента относился к Николаю Степановичу очень благосклонно, и близко к сердцу воспринимал творения Гумилева. Но такое отношение к поэзии он не потерпел, и написал в апреле 1921 статью «Без божества, без вдохновенья». В которой резко критиковал что такой подход, что акмеизм сам по себе. По мысли Блока, поэтическое творчество должно было иметь основой прежде всего прирожденный талант…
Силою вещей размолвка продлилась недолго, и закончилась смертью в августе 1921 года обеих участников – Блока от болезни по причине истощения, а Гумилева – от расправы ЧК.
Гибель Николая Степановича Гумилева является гнусным, отвратительным преступлением, ответственность за которое несет советская власть.
Гумилев был арестован 3 августа по так называемому «Делу Таганцева», и после стремительного следствия расстрелян 25 августа. В отношение Гумилева нет ни приговора суда или трибунала – расстрел произошел исключительно на основании постановления коллегии ПетроГубЧК. Следователю Якобсону удалось-таки получить подпись поэта в протоколе допроса, в котором тот подтвердил свое возможное участие в восстании против советской власти, буде такое начнется в Петрограде. Вот эти губительные строки:
«…Отдачи сведений я отказался, а на выступление согласился, причем указал, что мне по всей вероятности удастся в момент выступления собрать и повести за собой кучку прохожих, пользуясь общим оппозиционным настроением»
Эпоха «красного террора» уже прошла свой пик, но вовсе не закончилась. Поэт стал своего рода случайной жертвой в деле устрашения возможных участников контрреволюционных заговоров и движений, которое проводилось карательными советскими органами.
Сам по себе Гумилев в отношении советской власти был безобиден, и никогда не демонстрировал свою оппозиционность.
До самого момента смерти он сохранял высочайшее достоинство и присутствие духа.
Пророческими стали те слова стихотворения, которые он сочинил годами ранее:
И я приму — о, да, не дрогну я! —
Как поцелуй иль как цветок,
С таким же удивленьем огненным
Последний гибельный толчок.
Реабилитирован поэт был лишь в 1992 году.