
К его большому сожалению, его воспринимали все время не так, как он хотел, и считал правильным. Он совсем не хотел следовать за тем, что от него ждали, сопротивлялся этому - и, пока был жив, выходил из подобных ситуаций победителем . Но увы, смерть оказалось неблагосклонной к его памяти…

Варлам родился в семье вологодского священника, седьмым ребенком. Несмотря на желание отца утвердить основой жизни сына православие, а при удаче – так и сделать того священником, у него ничего не получилось. Увы, должного подхода к сыну ему найти не удалось, Варлам демонстративно фрондировал и к отцу, и к его убеждениям, причем эта фронда не ограничилась юношеским возрастом, а продолжалась до самой смерти. Сын выбрал себе мирскую стезю – и шел ею до конца жизни.
Совсем с отцом он не порывал, к православию сохранял умеренное уважение, но христианство значимым явлением в его жизни не стало.
Так что занимало фантазию молодого человека, если не политика ?
Работа? Нет. Девушки? Тоже нет.
Тогда же он впервые женился. Забегая вперед, отмечу, что он был женат трижды – и трижды расходился. Характер у него был нелегкий, эгоизм обычно превалировал над всеми остальными чертами характера – и оттого счастливая семейная жизнь у него шла «урывками»; чаще всего он был либо одинок, либо – просто равнодушен к жене. С единственной дочерью (от первого брака) он не нашел взаимопонимания, и они оставались совершенно чужими людьми.
В декабре 1936 года он под влиянием и жены, и родственников жены, пишет на себя фактический донос в органы НКВД, в котором сознается( тем самым напоминая) о в своем троцкистском прошлом. Для разворачивающегося маховика репрессий он становится подходящей жертвой, и в январе 1937 года его арестовывают за контрреволюционную троцкистскую деятельность.
Так начинается самый важный период его жизни.
Заключение в пришлось на Магаданскую область, и длилось с 1937 по 1951 год; в 1943 году оно продлялось по аналогичному политическому обвинению, зато окончание заключения совпало вовсе не с реабилитацией после смерти Сталина, а еще при жизни « вождя народа». Уехать «на материк» Шаламову удалось в 1953 году, а получить справку о реабилитации – в 1956.
В лагере им были получены самые острые впечатления. Они стали причиной начала деформации его психики, и – парадокс, хоть и объяснимый ! – основой его самых сильных художественных произведений и его славы. Он впитывал события и явления как губка, благодаря феноменальной памяти запоминал, и – давал себе клятву обо всем рассказать при появившейся возможности.
Он не простил Сталину не той жестокости, которой подвергся сам, ни – жестокости с окружающими его заключенными.
А после возвращения следует его творческий прорыв: он работает, работает, работает. Пишет «Колымские рассказы» и «Очерки уголовного мира», и стихи. Встречается с Борисом Пастернком, которого оценивает чуть ли не наравне с Пушкиным, жадно впитывает все, чего был лишен во время жизни в магаданской ледяной пустыне: музыку и искусство,становится футбольным болельщиком. Из провинции он перебирается в Москву, к своей второй жене, да так и остается в столице уже до самой смерти.
В эти годы выходят его первые поэтические сборники – они совсем тоненькие, но это – признание !
В шестидесятые происходит его встреча с Солженицыным. Два даровитых автора сталкиваются в волнах литературной оттепели этого времени, и за несколько лет их отношения проходят все этапы: от нежной дружбы и взаимной восторженности вначале, до резких писем и полного взаимонепонимания к концу. Предложение Солженицына учувствовать в литературном политическом проекте по созданию масштабного произведения, разоблачающего ужасы лагерной жизни и сталинских преступлений, Шаламов отказывается. Тут – столкнулись два эгоизма, оба сильные, оба – со своим пониманием опыта. Для Шаламова стало неприятным сюрпризом, когда то, что он хотел использовать как именно литературную тему, Александр Исаевич рассматривал как злободневное боевое политическое оружие. Бывшие друзья разошлись, и впоследствии никто не сделал ни одного шага к примирению.
«Колымские рассказы» стали жить своей жизнью. Шаламов отдавал их рукописи в разные журналы, и при ознакомлении с ними персонал издательств делал копии, которые сначала стали ходить «самиздатом», а потом просочились за границу, и в итоге были опубликованы антисоветским издательством «Посев».
Шаламова это потрясло: без его согласия, вне авторской правки, вне авторского пояснения, и необходимого контекста, кто то грубо распорядился его произведением, да еще в тех целях, с которыми он был заранее не согласен – с политическими !
23 февраля 1972 года «Литературная газета» публикует его открытое письмо в адрес зарубежных издательств, которые опубликовали «Колымские рассказы». Автор в гневных выражениях заклеймил факт литературного пиратства, отмежевался от публикации, и, более того, от актуальности «Колымских рассказов» как таковых:
Я — честный советский гражданин, хорошо отдающий себе отчет в значении XX съезда Коммунистической партии в моей жизни и жизни страны.
Подлый способ публикации, применяемый редакцией этих зловонных журнальчиков — по рассказу-два в номере — имеет целью создать у читателя впечатление, что я — их постоянный сотрудник.
Эта омерзительная змеиная практика господ из «Посева» и «Нового журнала» требует бича, клейма.
Я отдаю себе полный отчёт в том, какие грязные цели преследуют подобными издательскими маневрами господа из «Посева» и их так же хорошо известные хозяева. Многолетняя антисоветская практика журнала «Посев» и его издателей имеет совершенно ясное объяснение.
Эти господа, пышущие ненавистью к нашей великой стране, её народу, её литературе, идут на любую провокацию, на любой шантаж, на любую клевету, чтобы опорочить, запятнать любое имя.
И в прежние годы, и сейчас «Посев» был, есть и остаётся изданием, глубоко враждебным нашему строю, нашему народу.
Ни один уважающий себя советский писатель не уронит своего достоинства, не запятнает чести публикацией в этом зловонном антисоветском листке своих произведений.
Всё сказанное относится к любым белогвардейским изданиям за границей. Зачем же им понадобился я в свои шестьдесят пять лет? Проблематика «Колымских рассказов» давно снята жизнью, и представлять меня миру в роли подпольного антисоветчика, «внутреннего эмигранта» господам из «Посева» и «Нового журнала» и их хозяевам не удастся!»
Т
Тем не менее шарм «Колымских рассказов» как именно антисоветского произведения, был и сохраняется до сих пор. Авторская идея о слабости культурной составляющей человеческого сознания , остается непонятой ни в Советском Союзе, ни на Западе.
Тем не менее «Колымские рассказы» стали именно тем произведением, которое принесло Шаламову именно мировую славу.
Годы шли, и чем дальше, тем активнее проявлялась нервная психическая болезнь. Увы, что эта за болезнь – то ли болезнь Меньера (по диагнозу доктора Карлика), то ли Хорея Гентингтона ( по диагнозу последнего лечащего врача Левина), неясно.
Последствия ее развития были ужасны.
Шаламов терял остатки слуха и зрения, лицо искажали судороги, он терял сознание и забывался кто он и где; любые необходимые действия сопровождались непроизвольными движениями, которые могли привести к травмам. Настроение менялось от часа к часу, он становился то грубо-агрессивным, то испуганным… В голове у него рождались навязчивые мысли о том, что его хотят ограбить, либо о том, что он очень богатый человек, просыпалась болезненно-иррациональная страсть к деньгам… Произошел трагический распад психики, и , как следствие, личности человека…
Последняя прижизненная публикация стихов у него была в 1981 году, августовском журнале «Юность».
В январе 1982 года Шаламов умер.
Его жизнь стала трагической историей писателя, покоренного красотой русской поэзии, но в силу обстоятельств оказавшегося лишь очень в небольшой части реализовать заложенный в нем богом литературный талант…