Варлам Шаламов

     
    
         Варлам родился в семье вологодского священника, седьмым ребенком. Несмотря на желание отца утвердить основой жизни сына православие, а при удаче – так и сделать того священником, у него ничего не получилось. Увы, должного подхода к сыну ему найти не удалось, Варлам демонстративно фрондировал и к отцу, и к его убеждениям, причем эта фронда не ограничилась юношеским возрастом, а продолжалась до самой смерти. Сын выбрал себе мирскую стезю – и шел ею до конца жизни.

 
       Совсем с отцом он не порывал, к православию сохранял умеренное уважение, но христианство значимым явлением в его жизни не стало.

      Очень рано Варлам стал симпатизировать социалистическим идеям; пасторальные ценности провинциальной Вологды ему в душу не запали, особенного пиетета перед дореволюционной российской жизнью так же не возникло. Он скорее симпатизировал эсерам, но не настолько, что бы вступать в их партию; предубеждения перед большевиками не имел. В молодости он постарался поскорее вырваться из неторопливой Вологды в Москву, кипящую жизнью большевистскую столицу. Он почти сразу, и сразу – плотно сходится с троцкистским крылом большевиков; в период начавшихся преследований он не рвет старые опасные знакомства, да, более того, умудряется попасть в историю с распространением троцкистских листовок и «Завещания Ленина». Это было для и удивительно, и обыденно: удивительно в том, что сама по себе политика его не слишком-то интересовала, а обыденно в том, что прямой характер не позволял правильно сортировать знакомства, меряя людей целесообразность. Свой первый срок, всего трехлетний, он отбывал в лагере на Вишере, образцово-показательном заведении, занимавшимся под руководством чекиста Берзина строительством целлюлозного комбината. Эти три года прошли для него сравнительно безболезненно: Берзин был прогрессивным и очень гуманным руководителем американского типа, при котором заключенные за ударную работу получали досрочное освобождение, о смертности не было и речи, а соседние с лагерем жители желали попасть на лагерное довольствие.

       Так что занимало фантазию молодого человека, если не политика ?

        Работа? Нет. Девушки? Тоже нет.

       Его занимала литература. Поэзия и проза. Он с удовольствием встречается и знакомится с участниками литературных кружков, запоем читает все, и в особенности русскую классику; сам пробует сочинять стихи. Тем не менее у молодого человека не совсем близких друзей. Он небогат, пробавляется журналистской работой по журналам, что дает ему «стиль жизни» и возможность уделять время любимому занятию литературой, но не карьерных перспектив, и материального благополучия. Складывается впечатление, что Валам Тихонович на два десятка лет опоздал родиться ! Насколько правильно и плавно он бы смог вписаться в русскую литературную и окололитературную жизнь «серебряного века», настолько тяжело ему было существовать в новейшие времена.

         Тогда же он впервые женился. Забегая вперед, отмечу, что он был женат трижды – и трижды расходился. Характер у него был нелегкий, эгоизм обычно превалировал над всеми остальными чертами характера – и оттого счастливая семейная жизнь у него шла «урывками»; чаще всего он был либо одинок, либо – просто равнодушен к жене. С единственной дочерью (от первого брака) он не нашел взаимопонимания, и они оставались совершенно чужими людьми.

      В декабре 1936 года он под влиянием и жены, и родственников жены,  пишет на себя фактический донос в органы НКВД, в котором сознается( тем самым напоминая) о в своем троцкистском прошлом. Для разворачивающегося маховика репрессий он становится подходящей жертвой, и в январе 1937 года его арестовывают за контрреволюционную троцкистскую деятельность.

     Так начинается самый важный период его жизни.

     Заключение в   пришлось на Магаданскую область, и длилось с 1937 по 1951 год; в 1943 году оно продлялось по аналогичному политическому обвинению, зато окончание заключения   совпало вовсе не с реабилитацией после смерти Сталина, а еще при жизни « вождя народа». Уехать «на материк» Шаламову удалось в 1953 году, а получить справку о реабилитации – в 1956.

        Лагерь по настоящему сформировал его – все последующая жизнь   имела основой именно тот лагерный опыт, который он получил. В лагерях ему выпало побывать в самых разных условиях: и доходягой в больнице, и рабочим «на убой» на прииске, и заключенным в страшный ледяной карцер в скале; тем не менее он не погиб, хотя порой был на волоске от гибели, а сумел попасть фельдшером лагерную больницу, и получить первичное медицинское образование.

     В лагере им были получены самые острые впечатления. Они стали причиной начала деформации его психики, и – парадокс, хоть и объяснимый ! – основой его самых сильных художественных произведений и его славы. Он впитывал события и явления как губка, благодаря феноменальной памяти запоминал, и – давал себе клятву обо всем рассказать при появившейся возможности.

       Он не простил Сталину не той жестокости, которой подвергся сам, ни – жестокости с окружающими его заключенными.

         А после возвращения следует его творческий прорыв: он работает, работает, работает. Пишет «Колымские рассказы» и «Очерки уголовного мира», и стихи. Встречается с Борисом Пастернком, которого оценивает чуть ли не наравне с Пушкиным, жадно впитывает все, чего был лишен во время жизни в магаданской ледяной пустыне: музыку и искусство,становится футбольным болельщиком. Из провинции он перебирается в Москву, к своей второй жене, да так и остается в столице уже до самой смерти.

В эти годы выходят его первые поэтические сборники – они совсем тоненькие, но это – признание !

        В шестидесятые происходит его встреча с Солженицыным. Два даровитых автора сталкиваются в волнах литературной оттепели этого времени, и за несколько лет их отношения проходят все этапы: от нежной дружбы и взаимной восторженности вначале, до резких писем и полного взаимонепонимания к концу. Предложение Солженицына учувствовать в литературном политическом проекте по созданию масштабного произведения, разоблачающего ужасы лагерной жизни и сталинских преступлений, Шаламов отказывается. Тут – столкнулись два эгоизма, оба сильные, оба – со своим пониманием опыта. Для Шаламова стало неприятным сюрпризом, когда то, что он хотел использовать как именно литературную тему, Александр Исаевич рассматривал как злободневное боевое политическое оружие. Бывшие друзья разошлись, и впоследствии никто не сделал ни одного шага к примирению.

       «Колымские рассказы» стали жить своей жизнью. Шаламов отдавал их рукописи в разные журналы, и при ознакомлении с ними персонал издательств делал копии, которые сначала стали ходить «самиздатом», а потом просочились за границу, и в итоге были опубликованы антисоветским издательством «Посев».

         Шаламова это потрясло: без его согласия, вне авторской правки, вне авторского пояснения, и необходимого контекста, кто то грубо распорядился его произведением, да еще в тех целях, с которыми он был заранее не согласен – с политическими !

    23 февраля 1972 года «Литературная газета» публикует его открытое письмо в адрес зарубежных издательств, которые опубликовали «Колымские рассказы». Автор в гневных выражениях заклеймил факт литературного пиратства, отмежевался от публикации, и, более того, от актуальности «Колымских рассказов» как таковых: