«Ранний ветер пронес по улицам и кривым проулкам старой сонной столицы первую весеннюю пыль, родившуюся из высохшей под сладким майским солнцем грязи, и будто задел все колокола - разгуделись, растренькались, залились на всех звонницах, будя православных к светлому празднику. И так сделалось на душе славно, так приятно, что и мальчишек бесштанных, бабками забавляющихся посередь двора, нет охоты шугать -пусть их... Хорошо.
Меж тем завилась пыль сильнее, побурела, сгустилась, сыпануло в слюду невидимой горстью, и явился из пыли конь тонконогий под всадником, а всадник-то никто, как сам князь Фаворит. Кудри в пыли, камзол в пыли, шпага из-под пыли едва блестит. Спрыгнул,рванул голубым плащом об угол на крыльце, черта помянул - и в сени.
А в сенях тишина и мрак, для уличного зрака непривычный. Только заметил князь мебли чудные, для сеней и вовсе не годные: креслы низенькие, столик кругом - и все красного цвета. От дива князь одно кресло и лапнул даже: что за вундер такой, и не весит нисколько клятое! Ногой его пнул... И хозяина углядел.
Стоял хозяин, торговый человек Иван Огоньков, ни живой, ни мертвый, на Фаворита смотрел. А тот и сам на Огонькова дивился - такого платья и в Немецкой слободе не видывали. Имел купец на себе порты синего дерюжного тканья, все рыжими нитями расшиты, фасоном вроде басурманских шальвар. Обут был неприглядно в цветные чувяки с тремя косыми полосами побоку – будто на геральдическом щите. Камзол кожаный, всего до пояса и пузырем скроенный, не прикрывал толстого купеческого брюха. А брюхо-то!.. Вот где самое непотребство и было: брюхо обтянул воровским образом купец, и чем обтянул! Исподним, а по исподнему - надпись латиницей. Зашевелил князь Фаворит губами, начал разбирать: «Вран-глер...» Плюнул, не понявши. В глаза купцу глянул. «Ну, хозяин, в горницу зови». И пошел, не оглядываясь.
И в горнице по сторонам не взглянул, потащил из-за манжеты бумагу, стал читать: «А еще вашему царскому величеству доносим, что означенный вор Ивашка Огоньков в разбойничьем своем действии до того дошел, что лучший товар не продает всякому, а только кому сам пожелает: своему брату купцу вороватому, из посольского приказа кому, аль каретчикам из царских... И доворовался до такого, что уж ни золота, ни каменьев ему не надобно... И впоперек немецкого дьявольское платье носит, в избе же собрал машин колдовских без счету, а откуда такие машины - мы того знать не можем, но только люди говорят, что привозит их ему из-за моря один худоватый посольский дьяк... На возке Ивашка не ездит, а завел себе антихристову колесницу, с дымом и вонью, прозывает ее «Мерс», в наглом воровстве не пряча, что мерзка есть... Защити, батюшка царь, твоих людишек и землю твою от вора...»
Фаворит дочитал бумагу, свернул, ткнул за манжету. Купец стоял молча. «Ну, кажи свои машины дьявольские», - строго сказал князь. Хозяин молча же посторонился, рукой дрожащей обвел горницу. И покачнулся храбрый Фаворит, как в кулачной битве не качивался. Истина — дьяволом начинена была горница!.. Под образами, в красном углу, стояли ящики белого железа. Рычажки и пуговицы торчали из ящиков, цветные окошечки адским светом мигали, крутилось там чего-то, вздрагивало, а едва тронул купец одну пуговицу - чертова музыка взвыла! Нелюдские голоса понеслись, хрип вурдалачий, цимбалы забили, и сам князь Фаворит не заметил, как начали ноги его выписывать кренделя, и заплясал князь, ровно бесом одержимый, задергался - едва надпись на ящиках углядел, видать, свейскую: «Филиппс» какой-то... А купец уж разошелся. В другой ящик ткнул - увидел князь девку непотребную расхристанную, пляшущую в соблазне великом, и еще музыка заиграла, дурнее первой. Снова рукой махнул купец — светом, будто молнией без грома, озарилось все, кубки и чаши заблистали в диковинном поставце. А хозяин буйствовал, руками махал, схватил коробочку какую-то, веревкой к стене привязанную, давай по бороде водить, да бороду и снял! Еще и сказал, наглый: это, мол, я царю подарок делаю и по его указу бороду сбриваю совсем, • поскольку бороды теперь не велены, да и вообще не в моде... Буен сделался купец, браслет на ручище своей холопской князю под нос совал, на браслете цифры выскакивали, как знаки властителя тьмы, а купец кричал, будто цифирь та - не что, как время дня да день месяца... В общем, в исступленье вошел.
Но не смутился князь, и под взглядом вельможи скоро вор затих, сел и заплакал. «Неужто и с конфискацией?!» — сквозь слезу вскрикивал непонятицу. Фаворит безмолвствовал. Наконец поднялся с бархатного кресла, плюнул на ковер, растер ботфортом. «Веди, колесницу показывай »,— приказал.
Пошли и к колеснице. И там было чему подивиться...
Как вдруг стук, гром, верховые, возки... Сам царь, рукава голландской рубахи закатаны, в зубах трубка, усы шевелятся яростно. «Вор?»—спросил весело. «Точно так, господин шкипер, вор,- ответил Фаворит.—Да еще и с дьяволом спознался. К Ромодановскому его, в тайный приказ, так мыслю...»
«К Ромодановскому успеется, туда не опоздает, - засмеялся царь. И холодно стало от смеха его...- Вначале же осмотрим его дьявольские машины».
. ..К вечеру все и осмотрели. Зеленое небо дивной майской ночи повисло над крыльцом. Разбросав длинные худые ноги в нечистых сапогах, усталый, сидел на крыльце царь. Вздохнул: «А хороши дьявольские машины... Игрушки, хоть бы и царю впору...» И Фаворит вздохнул на всякий случай - знал, чем такие вздохи царские кончиться могут: а ну, как прикажет карманы вывернуть да коробочку бритвенную на веревке и отберет? «С вором Ивашкой обыкновенно обойтись,- сказал царь.- Обыкновенно, как с ворами заведено. А машины дьяволовы, колесницу адскую и прочую механику...» «Разбить да спалить?»- с готовностью откликнулся Фаворит...»
...Тут Н. И. Огоньков схватил меня, автора то есть, за руку - иногда он позволяет такие фамильярности на правах постоянного героя.
- Только не это!-зашептал он.- Только не это! Прямой предок все-таки. Да ведь я и не за
спасибо... Приезжай ко мне, в любой момент без всякой очереди «Жигуль» на яму поставим, слово чести! И «Мерс» списанный могу устроить, у нас на сервисе все концы... Старик, давай по- джентльменски: ты оставляешь в сочинении вещи в целости и сохранности, а я тебе делаю «Вольво». А? Старик?
- Нет, старик,— ответил я грустно.- У меня нет «Жигуля», и, следовательно, мне не нужно место на яме без очереди. Я не потяну «Мерс», даже списанный, а тем более «Вольво». Очень жаль, старик.
- Тогда все!- горько сказал Огоньков Н. И.- Тогда я погиб.
И мне стало жалко губить своего постоянного героя, доблестного работника автосервиса Николая Ивановича Огонькова. И я придумал другой конец для этой истории.
«...Зачем же бить да палить? - сказал царь. - Бить не надо, а заройте все это поглубже.До других времен. Может, когда и сгодится кому».
И в мгновение ока унеслись и возки, и всадники, и простая телега, увозящая Ивашку Огонькова, вора-провидца, на жестокую, но справедливую казнь. И через минуту уж тишина одна осталась под зеленоватым небом, только лаяли псы где-то в Китай-городе...»
Как мне потом сообщили, это сочинение гр. Огоньков Н. И. предъявил следователю в качестве подтверждения своих наследственных прав на обнаруженное у него имущество. Однако во внимание оно принято не было. Беллетристика вообще юридической силы не имеет.
