Кто из нас с удовольствием не слушал и сам не напевал про себя, а то и вслух:
...И в тридцать пять сердце опять
Не устает повторять:
...Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я!
А что, ведь и на самом деле иная мама, милая мама очень-очень заживается на этом свете. И сие весьма положительный, крайне отрадный фактор, если... солнышко-мамочка, несмотря на годы, не жалуется на болячки, кроме насморка и банального катара верхних дыхательных путей, чему все мы подвержены независимо от возраста; если она имеет отдельную жилплощадь на соседней улице, хорошую пенсию. Такая мамуля просто клад. Не устает повторять:
...Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я!
За детишками придет присмотреть, квартиру приберет, постирает, покупки сделает. А вечером, когда вся семья в сборе, мамочка, чтобы не отсвечивать, исчезнет на свою жилплощадь. Такие мамы доставляют одну только неизбывную радость. Таким мамам ко дню рождения да и к 8 Марта можно презентик сделать, например, подарить платочек чуть побольше носового. Это не в убыток. Мамочка сторицей компенсирует сделанную затрату гостинцами детишкам, поднесет сынку на именины электробритву, а снохе в день ангела приличный отрезик на платье.
Воистину пусть всегда будет такая мама!
Но, увы, из числа зажившихся на этом свете мам таких вот не особенно много. Значительно больше других мам, да-да, тоже милых, но доставляющих одни только хлопоты, которых и без них невпроворот.
Нет, это просто ужасно, в какое положение попал из-за своей мамочки П. Беспалов.
Настолько ужасно, что ему пришлось сесть и написать в редакцию письмо, облитое горечью и слезами: «...Нужда заставила меня взяться за ручку и тревожить вас, чтобы с помощью «Крокодила» прокричать всем людям...»
А кричать ему есть о чем, ой, есть! Ведь Петр Беспалов не какой-нибудь Ваня, не помнящий родства, он любящий сын, в маме своей души не чает.
Так и пишет, что не чает. И, кабы его, сыновья воля, он создал бы маме такую жизнь, такую жизнь, что... Ну, каждому понятно, какую жизнь хочет создать родительнице сын, который в ней души не чает. Но он, бедняга, ничего не может сделать для своей 78-летней мамы. То есть бьется ради нее, как рыба об лед, a всe без толку, только понапрасну нервы мотает и себе и своей семье.
А все потому, что его милая, беспомощная и, что совсем некстати, доверчивая мама попала в лапы хищника. Да не какого-то чужого, это бы еще куда ни шло, а своего второго сынка Григория, стало быть, братца автора письма. ,
Мама жила в станице в собственном и очень ладненьком домике и горя не знала. А ее другой сынок, Гришенька, приехал к ней из своего большого города, расшаркался так, что одно загляденье, прикинулся нежным- нежным, право, как облако в штанах. И начал ласкать маменькины уши такими сладкозвучными трелями:
- К чему тебе, мамочка, на склоне лет скучать в одиночестве? Да-да, я понимаю, ты не совсем одинока, рядом с тобой в станице проживают твои сестрички — мои дорогие тетеньки и твой братец-мой милый дядюшка. Но с сыночком-то, своей самой родной кровинушкой, тебе будет веселее, а? Переезжай-ка ты, родная, ко мне в большой город, где много прекрасных учреждений здравоохранения, чья помощь твоему изнуренному многолетней трудовой жизнью организму совсем не помешает, к своим внукам, которые скучают по бабушке, к моей жене, которая постоянно о тебе справляется. Кстати, я скоро квартирку буду получать, если будешь прописана, то и на тебя метры дадут.
Мама заслушалась эту сирену и переехала к Гришеньке. Получил он квартиру вместе с метрами на мамочку. А спустя некоторое время сынок Петенька, впоследствии автор письма в редакцию, подкатил к мамуле, и заслушалась она вторую сирену:
- Оно, конечно, мамочка, ты живешь у сынка Гришеньки, он тоже родная кровь, тебе и у него неплохо, только у меня-то, славная ты моя, будет еще лучше. Внуки скучают по бабушке, жена о тебе справляется. Квартира у меня из трех комнат, так что найдется и тебе уголок. Зажили бы мы любо-дорого. Кстати, у тебя, маманя, в станице домишко остался, тебе он уже не нужен, так зачем ему бесхозно ветшать? Ты бы его продала, а денежки мы с тобой положили бы на сберкнижечку.
Видимо, маме не так уж сладко жилось у сына Гришеньки. Послушалась она и вторую сирену. Продала за пять тысяч рублей домик в станице и переехала к сыну Петеньке. Сын Гришенька оказался настолько любезен, что привез ее на своей машине в город, где живет его братец.
- Добро пожаловать, родимая,— широко распахнул сыновьи объятия Петенька.— Ну, давай-ка денежки за домик, я их мигом в сберкассу, а ты пока отдохни с дороги.
И тут выяснилось, как пишет в редакцию Петенька, «чудовищное коварство этого хищника» братца Гришеньки. Оказывается, он привез мамочку с ее нехитрым скарбом, который без труда уместился в багажнике, но без копеечки. Выручка за домик, все пять тысяч, осталась у него. Петенька повернулся к братцу со словами: «Гони монету за домик»,
но оказалось, что Гришенька, выгрузив мамашу со скарбом, тут же и улизнул за тысячу километров домой. Ищи ветра в поле.
Обосновалась мама у сынка Петеньки. Но без пяти тысяч она была отнюдь не подарком. А тут вскрылось еще одно вероломство хищника братца Гришеньки. Пенсия-то у мамы дай бог многим: всю жизнь она была труженицей — но ни копейки из своей пенсии в бюджет семьи Петеньки она не вносит, хотя кушает каждый день по три раза. Стала нахлебницей.
• «Я,— пишет в редакцию сын Петенька,— говорю ей: «В чем дело, мамаша?» Она отвечает, что прописана-то она по-прежнему у Гришеньки, он получает пенсию за нее. Почтальон почему-то ему отдает, хотя не имеет на это права, а матери (ну, хищник, он и есть хищник) Гришка эти деньги не переводит. Мама у нас тихая, безответная, как и все матери. Видит, что у нас трудно с деньгами, почернела вся, кушать стесняется».
Что оставалось делать Петеньке? Он пишет письмо братцу такого содержания: у тебя, подлеца, цветной телевизор, пианино, авто «Жигуль», а тебе все мало. Пять тысяч, полученных за дом, присвоил, прикарманил еще похоронные 400 рублей, которые мама. скопила, чтобы достойно уйти в последний путь, не обременяя расходами любимых сыновей, теперь и пенсию зажиливаешь. Поимей, мол, совесть, пожалей мать, она, бедная,
стесняется объедать бескорыстного сына, который не чета тебе. Ну, после такого письма сквалыга выслал пенсионные деньги за те месяцы, которые мамочка живет у Петеньки. А больше... вы подумайте только, больше ни гроша! Даже 400 монет похоронных не прислал, не говоря уже о пяти тысячах. А без всех этих денег какой ж е прок Петеньке от дополнительной жилички в квартире, хоть она и мамочка?
«Пришлось,— сокрушенно исповедуется в письме в редакцию Петенька - наврать родимой маме, что я покупаю автомашину старенькую, нужны три тысчонки. И мама, бедная, старая мама поехала к тому подлецу за деньгами».
Сынок письмецо ей вручил для братца, запечатанное. В нем отрубил с плеча: или гони 5400 монет (выручка за дом и похоронные), или, если ты такой жмот, подавись ими, но оставь старуху у себя.
Однако старуха вернулась. Правда, не с пустыми руками. Привезла деньгу. Но всего лишь две тысячи пятьсот—только половину выручки за домик. Похоронных нуль. Ну, живет мать. Благодаря привезенным двум тысячам пятистам она жевать начала за семейным столом с меньшим стеснением.
А пенсия от братца опять поступает нерегулярно. У Петеньки из-за этого раздоры с женой.
«Взорвало меня, — признается он редакции.— Написал снова Гришке ультиматум: или высылай оставшиеся 2 500 и 400 похоронных, или я отдаю матери 2500 и высылаю ее тебе наложенным платежом».
Братец ответил оскорбительным письмом.
И «тихой, безответной маме», чтобы не быть нахлебницей, пришлось уйти от сына Пети к сыну Грише она не поехала, дополнительные метры жилплощади она ему уже обеспечила и стала не нужна.
Сестры звали ее обратно в станицу, но и к ним не решилась. Уж очень они ругали ее, как пишет Петенька, за доверчивость к этому крохобору - недостойному сыну Гришке. Пришлось ей ради пропитания (ввиду нерегулярного присыла пенсионных денег сыном-крохобором) и крыши над головой устроиться в свои семьдесят восемь лет на работу в дом престарелых, где ей дали угол для проживания.
Хороший сын Петя пишет, что он просил мамочку заглядывать к нему почаще, за квартирой днем присмотреть, но она глаз не кажет. Видимо, по старческому неразумению обиделась и на него, хотя уж он-то, честное слово, ни в чем не виноват.
«И мне,- сокрушается он в письме,— ужасно стыдно, что престарелая мать вынуждена работать ради куска хлеба и крыши над головой».
Такая печальная и крайне обидная для порядочного сына история. Этот порядочный сын Петенька написал в редакцию, чтобы с помощью «Крокодила» публично пригвоздить своего «братца Григория к позорному столбу в назидание и ему и другим ему подобным». Что ж, каких-либо возражений против этого нет. Пусть его братец Григорий встанет к этому столбу. Заслужил!
Но где же место самого автора письма? Он считает (и это явно читается не только между строк), что имеет право смотреть на своего пригвожденного братца с пьедестала заботливого сына. Но стоит ли подсаживать его на это сооружение? Чем он-то лучше?
А ничем.
Поэтому что же у позорного столба будет скучать в одиночестве его братец Григорий? Пусть рядом с ним у того же столба встанет и Петр. Один другого стоит.
Сыновья, даже неблагодарные, для матери все равно остаются сыновьями, и любая их неприятность отзовется болью в материнском сердце. А фельетон — это отнюдь не похвальная грамота. Только поэтому, братцы Петр и Григорий, мы не указываем ваши настоящие имена.
