А в самой Греции происходили тоже не менее интересные события :
Со времен Александра Великого самым мощным государством полуострова было Македонское царство, страна богатая, с сильными военными традициями. Там правил Антигон II Гонат, давний противник Птолемеев в соперничестве преобладания среди греческих свободных полисов и государственных союзов; эта вражда предопределила и его отношение к развернувшейся 2-ой Сирийской войне, когда тот выделял морские силы для сдерживания египетского натиска, докатывавшегося все ближе и ближе к его владениям на материке. Увы, морское противостояние окончилось поражением в битве, но силы Македонии не истощило, и правителя не сильно обескуражило. В самой Греции у Македонии были верные союзники в лице Этолийского союза (примыкал к Македонии на ее юго-западной границе), и несколько небольших полисов, управляемых тиранами - Аргос, Флиунт, Гермион, и Мегалополь.
Другими важными политическими игроками на Балканах оставались Ахейский союз ( союз полисов на северо-западе Пелопоннеса) и Спарта. На 241 год стратегом был вновь был избран Арат , молодой удачливый местный уроженец из Сикиона. Этот аристократ - политический деятель в своем стремлении расширить пределы Ахейского союза во внешней политике ориентировался на Птолемеев, по его предложению Птолемей II Эвергет I стал формальным главнокомандующим сухопутными и морскими силами Союза. Совсем недавно смелым маневром ему удалось выбить Коринф – ключ от Истмийского перешейка, из рук подчиненного Антигону ставленника Персея, и тем самым поставить преграду на пути возможного вторжения этолян на Пелопонесс. В самом городе была восстановлена формальная демократия, а акрополь введен ахейский гарнизон.
Непосредственно с Македонией и Этолийским союзом граничил Беотийский союз, который уступал по своим военным возможностям как ахейцам, так и этолянам.
241 год стал кульминацией влияния Ахейского союза на дела Пелопонесса, и тут важно понять , кем же был руководивший им вождь.
Арат, хоть и провозглашал демократию как единственно приемлимый политический строй для союза, сохранил аристократические привычки своего знатного происхождения даже в сношениях с простым людом союзных ахейских городов; привыкший к художественной пышности и к великосветскому обществу, дружный с царями, этот аристократ свысока глядел на простолюдинов; обращаясь с ними как с ровнею, снисходя к ним, он внушал им уважение к себе. Сам по себе Арат был им чужд; они служили ему годным материалом для его политических проектов, какие он в составлял для себя. Он ясно сознавал, что следовало привлечь к союзу по возможности больше эллинских городов; он рассчитывал на их демократический настрой, мало сочувствуя ему, отнюдь не имея в виду из него и из его принципа образовать свое новое государство. Это союзное Ахейское государство было его созданием честолюбие Арата состояло в том, что бы прослыть его творцом, и оставаться им как можно дольше. Он сумел связать eго с собою, так что без него оно не имело никакого значения; он не мог отрешиться от опеки над ним и недоверчиво относился к свободе, пока сам не управлял и не руководил ею; ради политической цели он по наружному виду поддерживал свободу, но в то же время тормозил ее самостоятельное развитие, насильственно и своевольно подавлял внутреннюю жизненную силу, как только она порывалась на простор. Арат при всех его заслугах представляет мелкий характер; он, правда, постиг все практические необходимые приемы, имел всегда в виду непосредственно достижимое дело, с проницательным взглядом политика пользовался всяким удобным случаем; благодаря всяким явным и тайным средствам дипломатии, Арат создал государственную основу для новых идей, дал им возможность распространяться; ног искреннего сочувствия к ним он не испытал.
Со Спартой от имени союза был заключен оборонительный договор против этолийцев; по остальным внешнеполитическим вопросам Спарта и ахейцы действия не координировали, и обязательств не имели.
В 241 году царская власть в Спарте перешла к Агису, сын царя Эвдамида: его соправителем был царь Клеомброт, брат изгнанного годом раньше царя Леонида. Клеомброт был ставленником Агиса, а вот с братом не ладил. Леонид в это время находился под защитой своих этолийских друзей, и вынашивал планы возвращения и мести.
Агис вырос среди богатства и пышности, привык к нарядам и красивой обстановке, был избалован матерью и бабушкой, громадные богатства которой ему предстояло унаследовать. Вступив по смерти отца на престол едва двадцати лет от роду, он отрекся от всех своих прежних привычек, стал вести строгий спартанский образ жизни, одеваться, упражняться подобно предкам. Он говорил: «царское достоинство не имеет для него никакого значения, если при нем он не в состоянии восстановить законы и строгие нравы Спарты».
Сама Спарта в то время представляла из себя вовсе не тот полис, который прославился своими сражениями в период персидских нашествий, и Пелопонесской войны. Суровые Ликурговы законы были сохранены, но почти не применялись; товарно-рыночные отношения быстрыми темпами разъедали основы государственного строя, что привело к обезземеливанию основной части спартиатов, и порче старинных нравов: изнеженность и корыстолюбие приходили на смену аскетичности и суровому духу спартанского быта. Агис всем сердцем стремился исправить это положение, и возродить древний дух предков.
Но разве можно было вместо сложившегося в течение более чем одного века землевладельческого сословия, вместо укоренившегося в течение нескольких поколений, исполненного потребностей и наслаждений образа жизни частных лиц, вместо изменившегося направления воспитания, воззрений, занятий, всего умственного и житейского строя вдруг вызвать древнюю суровую дисциплину, отрицание собственности, семейного быта и всю гордую замкнутость прежних условий? И в самом деле, путь реставрации был так же опасен, как и революция, и грозил серьезными потрясениями, а результат во всяком случае казался еще более сомнительным. Бедняки погрязли в неоплатных долгах и растеряли земельные наделы.
Тем не менее неимущий народ возлагал свою надежду на Агиса и ожидал обещанного им спасения, в то же время владельческая олигархия видела в нем лишь эгоиста, который путем уничтожения долгов и разделения имуществ добивается популярности, с тем чтобы при содействии толпы взамен свободы ввести тиранию в Спарте.
В начале 241 года молодой царь начал реформы. Самым простым оказалась борьба с долгами: долговые расписки были собраны на рыночной площади и сожжены. На очереди стоял земельный передел, но с ним ситуация осложнилась.
Ближайшими советниками Агиса были его дядя Агесилай, и друг Лисандр. Агесилай в 241 году сам стал эфором, и, обремененный долгами, с радостью содействовал уничтожению долговых расписок; но как владелец многих земельных поместий, решил тормозить земельную реформу. Он убедил своего молодого племянника, что слишком опасно в одно и то же время предпринять уничтожение долгов и раздел земельных долей. Лисандр также был убежден в целесообразности такого мнения.
Потом стали ожидать исполнения в скором времени другого мероприятия; цари издали уже приказ приступить к нему; никто еще не мог подозревать тут злой умысел.
Этоляне в это время опять грозили набегом, подобно прошлогоднему, а потому избранный вновь в стратеги Ахейского союза Арат пригласил спартанских эфоров выслать к истмийскому перешейку назначенное по договору вспомогательное войско. Предводительство поручено было царю Агису. Освобождение из долговой тюрьмы и уничтожение заемных писем было уже большим облегчением для бедных людей; а потому призванные в войска охотно последовали за молодым царем; они были уверены, что, вернувшись восвояси, будут вознаграждены новым имуществом. Там, где проходило войско, все удивлялись выправке, дисциплине отрядов, исконной спартанской строгости, а более всего царю; будучи моложе большей части своих солдат, он несмотря на то пользовался их уважением и искреннею преданностью; ни оружием, ни одеждой не отличался он от своих соратников, разделял с ними скудную пищу и все возможные труды. Очевидцы заявляют, что толпа везде порывалась взглянуть на царя и удивлялась ему, а богачи, между тем, с боязнью взирали на волнение, возбужденное появлением мужа, в котором бедный и угнетенный люд чаял своего заступника.
Спартанское войско под Коринфом соединилось с Аратом и с ахейцами; подобно Агису и им также хотелось напасть на этолян, прежде чем они проникнут в Мегарскую область. Агис полагал, что врага не следовало допускать опять в Пелопоннес, что на дух войска можно было положиться и отважиться на решительную битву; впрочем, он готов был подчиниться мнению старшего начальника. Однако, ни желание царя, ни негодование, ни насмешки солдат, которые отказ стратега приступить к решительным действиям отнюдь не признавали разумной предосторожностью, не могли побудить Арата покинуть свою неприступную позицию. Мало того, когда кончилась жатва, то, восхваляя спартанцев, он отпустил изумленного Агиса с его войском. Что могло его побудить к этому? Однозначного объяснения этому не существует, и остается только предположить, что Арата очень смутило воодушевление спартанского войска, контакты с армией задолжавших бедняков, которых выручила и вознесла смелая реформа молодого царя, все это расчетливый политик счел необходимым устранить и удалить от ахейских союзников.
Спартанцы ушли, и Арат спокойно предоставил этолянам перейти через Геранейский хребет и, миновав Коринф, напасть на город Пеллену, с целью ее ограбить; а затем, пока они, рассеявшись по домам, заняты были грабежами, он с ратниками из ближайших городов поспешил за ними, напал на выставленные ими посты, обратил в бегство, проник вслед за бежавшими в город и после жестокого боя выгнал разбитых на всех пунктах этолян из ворот; в этом бою их пало семьсот человек.
Никаких известий о том, как учавствовали в этих столкновениях Антигон и приверженные ему тираны в Аргосе, Мегалополе, не говоря уже о мелких городах, не сохранилось.
А в Спарте между тем совершились события, которые должны были роковым образом повлиять на эллинскую политику вообще. Агесилай самым гнусным образом воспользовался отсутствием своего царского племянника и присвоенною ему властью эфора; он до того дошел в своих алчных поборах, что вопреки уставу ввел високосный месяц, с целью взимать лишний месячный налог; о разделе полей нечего было и думать. Для того, чтобы охранить себя от возраставшей и громко заявляемой ненависти, он являлся в присутственное место не иначе как в сопровождении вооруженных кинжалами наемников; он вполне уже рыл уверен в своей власти и публично заявлял, что удержит за собою эфорат даже по истечении годичного срока; оставшийся в Спарте царь Клеомброт как бы совсем не существовал для него, а к Агису, который только что вернулся, он относился так, как будто тот не царскому достоинству, а лишь родству с ним одолжен остатком того значения, какое Агесилаю заблагорасудилось предоставить ему. По дошедшим до нас известиям поневоле приходится верить тому, что все но могло так случиться, хотя мы не в состоянии постичь, что помешало юному царю противиться беззаконным поступкам своего дяди и привести в исполнение начатые с благородною целью преобразования. Как бы то ни было, ясно только то, что всеобщее озлобление дало противникам реформы возможность вернуть изгнанного Агисом год назад царя Леонида. Возвращение изгнанника чправоцировало настоящее восстание, когда Леонид, собрав толпы друзей и приверженцев, отправился на расправу к своим недавним гонителям. Благодаря лишь всеобщему уважению, каким пользовался соратник Агиса Гиппомедонт, и его ходатайству, ему удалось выхлопотать себе и своему отцу Агесилаю позволение беспрепятственно удалиться из Спарты; Гиппомедонт обратился затем к Птолемею, откуда вскоре и был отправлен наместником вновь приобретенных фракийских берегов. Агис и Клеомброт искали спасения в храме Посейдона. Новый царь Леонид с вооруженными людьми явился в святилище, с целью отомстить Клеомброту; жена Леонида -Хелидонида), поспешила защитить мужа от отцовского гнева; ей удалось, как говорят, разжалобить отца и его друзей; Клеомброту разрешено было удалиться; однако Леониду не удалось упросить ее остаться при нем; взяв за руку одного ребенка, она понесла другого и последовала за Клеомбротом в изгнание.
Восторжествовавшая олигархия отплатила Агису сполна ! Избрав новых эфоров из своей партии, Леонид стал преследовать Агиса. Его пытались выманить из святого убежища ласковыми посулами: пусть он явится, с тем чтобы царствовать вместе с Леонидом; граждане якобы простили ему ради его юности, которую соблазнил Агесилай. Агис однако остался в храме, иногда только ходил он купаться в сопровождении трех друзей; между ними находился некий Амфар; он был одним из вновь избранных эфоров, и, несмотря на то, Агис доверился ему; недавно еще мать царя, Агасистрата, в знак полного доверия к Амфару ссудила его драгоценными сосудами и праздничными одеждами. Ему очень хотелось присвоить себе все эти драгоценности, он решился погубить и мать и сына. Амфар разработал план расправы с Агисом, и получил согласие эфоров к приятию этого плана. Однажды он опять с двумя остальными друзьями, Демохаром и Аркесилаем, которых успел уже склонить на свою сторону, сопровождал молодого царя в купальню; шутя и смеясь возвращались они мимо переулка, который вел к тюрьме; тут Амфар схватил его: в силу данной ему власти он привлек в собрании эфоров царя к ответственности за все, что делал Агис. Демохар накинул на его плечо плащ; тут подоспело еще несколько заранее подготовленных людей; оттащили и подталкивали царя к тюрьме, которая тотчас же со всех сторон была осаждена наемниками Леонида. Вскоре собрались эфоры и назначенные ими члены герусии, на решение которых можно было положиться. Так начался уголовный суд над Агисом. С благородным спокойствием заявил он, что его никто не понуждал, что он действовал по своему убеждению и не раскаивается в своих поступках. Тотчас же стали собирать голоса; его присудили к смерти. Решено было отвести царя в камеру, где производились казни. Палачи не осмелились прикоснуться к царскому телу, наемники с уважением отступили. Возраставшее волнение собравшейся на улице толпы, тревога, возбужденная появлением Агасистраты и ее матери, все что понуждало поспешить с казнью. Демохар схватил царя и повлек его в камеру. Один из палачей громко рыдал, тогда Агис воскликнул: «Успокойся, меня убивают беззаконно, я ни в чем не повинен, а потому счастливее моих убийц». Потом он спокойно дал себе накинуть петлю на шею. Амфар тем временем поспешил к воротам, где мать и бабушка царя с возраставшим жаром требовали публичного следствия перед гражданами и защиты сына. Амфар уверял их, что его никто не тронет; он предложил Агесистрате войти к сыну и самой убедиться в этом. Она просила, чтобы по дружбе к ней он позволил войти также и матери. Едва вошли они, как ворота были заперты. Амфар повел сперва престарелую Архидамию в камеру повидаться с Агисом; палачи тотчас же схватили ее и накинули на шею петлю. Потом он велел войти матери; она видела мертвого сына на полу и повешенную мать. Агесистрата помогла палачам снять тело и положить его рядом с сыном; потом поцеловала его и стала сетовать на то, что чересчур благородный, кроткий нрав царя уготовил гибель родным. Тут в дверях камеры показался Амфар: если она одобряет преступление Агиса, то сама подлежит той же каре; он приказал повесить также и ее.
Агис начал великое дело реформы, имея в противниках могущественный класс земельных олигархов, опытных в политике. Молодой царь не сделал ничего для его физического подавления, и потому потерпел поражение, и вместо того, чтобы начать с изгнания и казней олигархов, он полагал, что благое дело само в состоянии будет преодолеть всякое противодействие.
Итак, спартанские изгнанники, которых этоляне, союзники Македонии, пытались вернуть в Спарту, были именно Леонид и его друзья. Торжество этой партии оказалось весьма выгодным для македонской политики; благодаря такому исходу Спарта отделилась от Ахейского союза; мало того, богачи в Мантинее, Орхомене, Тегее, во всех городах, куда заходил Агис во время коринфского похода и где весть о реформах его в Спарте возбудила среди бедного люда сильное, опасное волнение, вынуждены были прибегнуть к связям, которые охранили бы их от взрывов недовольства лишенных теперь всякой надежды бедняков; там, где они обладали сильной политической властью, они направляли в Антигону посольства с просьбой о союзе и военной защите; известно, что именно в это время Мантинея переходит под покровительство Македонии.
Как бы то ни было, но Македония вновь добилась влияния в Пелопоннесе. Антигону пришлось убедиться том, что не было более никакой возможности, как он надеялся, расстроить с помощью военного натиска этолян Ахейский союз; напротив, такая внешняя опасность только укрепляла его. Престарелый царь поневоле удовольствовался тем, что ввиду вновь сложившихся условий был положен дальнейшему распространению союза; ему во чтобы то ни стало следовало восстановить спокойствие вовне, благодаря чему только и возможно было внутри государств заглушить исподволь волнение и возникшее стремление к «свободе и самоуправлению»; он мог даже предвидеть, что, будучи предоставлен внутренним раздорам, Ахейский союз разобьется на партии и, благодаря им, ослабеет сам собою. Продолжать далее войну, которую Македония вела в неестественном союзе с этолянами, не могло уже принести никакой пользы; значительные успехи, без сомнения, побудили бы протектора союза, Птолемея, непосредственно вмешаться в греческие дела, а Антигону не по силам уже было состязаться с ним.
Не обратил ли проницательный царь свое внимание также на западные отношения? Как я уже упоминал, весною того же года римляне одержали свою последнюю решительную победу над пуницами и добились мира, вследствие которого в их власть перешла вся Сицилия за исключением небольшого владычества Гиерона в Сиракузах; те же, столь близкие к эллинскому полуострову римляне в течение тридцати лет уже находились в связи с двором в Александрии; хотя по поводу оказанного удачливому карфагенскому полководцу, спартанцу Ксантиппу покровительство и возникли временные несогласия, во всяком случае, однако, естественные интересы обеих сторон неминуемо должны были связать Египет с Италией.
Все это объясняет мир, заключенный в этом году Антигоном с ахейцами. Неизвестно точно, на каких условиях он был заключен; македонский царь во всяком случае признал Ахейский союз в существовавших тогда его размерах, отказался от своих притязаний на власть в Коринфе. Неизвестно, потребовал ли он при этом уничтожения египетского протектората и заключил ли в то же время мир с Египтом. Неясно также, договаривался ли он с ахейцами с согласия этолян; совершившиеся года два спустя после того события обнаруживают, по крайней мере, что среди этолян сильная партия была против Македонии. Следовало бы предполагать, что Македония заручилась известными гарантиями со стороны союза, а именно, что она позаботилась предохранить тиранов от ахейских вмешательств.